В КНИГЕ ПРИСУТСТВУЕТ НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА!

Главы XIV и XV

Сейчас Трэйси считает, что решение переехать в Филадельфию было продиктовано откуда-то свыше, так как в феврале 2002 года у ее матери, Дороти Вазза, был диагностирован рак. Трэйси уехала к ней и на время переехала во Флориду: «Я была рядом с тобой все эти годы, но сейчас речь идет о моей семье. Я должна позаботиться о своей матери, а ты должен взять на себя заботу и детях. Ты обязан опекать их, помогать им, в не зависимости от того, что происходит с твоей командой». Я сказал Трэйси, что прекрасно понимаю ее и готов к такой ответственности.

Болезнь быстро прогрессировала, и в августе уже было понятно, что Дороти умирает. 21 августа мама Трэйси стала рассказывать нам, что она хочет дожить только до Дня рождения ее сына Рика, до 23 августа. Неловкость того момента была в том, что она забыла, что Рик родился 17 августа. Мы просто не придали этому значения и списали все на действия лекарств. На следующую ночь ее состояние ухудшилось и мы пришли проститься. Рик не успел добраться вовремя, и ночью 23 августа Дороти ушла от нас. Рик был просто раздавлен произошедшим.

Той ночью мы собрались все вместе, пили вино и вспоминали Дотти. В пол четвертого утра у Рика зазвонил телефон и он остолбенел, глядя на экран. В сообщении было написано: «С Днем Рождения». Телефонный номер, с которого было послано сообщение, не был определен. Мы все были шокированы. Это было одно из самых необъяснимых событий в моей жизни. Не знаю, верить ли в загробную жизнь, но ту ночь я не забуду никогда.

Самый жуткий эпизод в моей карьере произошел 8 февраля 2004, когда шайба после щелчка защитника «Рейнджерс» Бориса Миронова попала мне в челюсть. Было ощущение, что мое лицо взорвалось. Представьте стеклянную бутылку, которую разбивают кувалдой. Схожая картина.

Врач «Рейнджерс», Эндрю Фельдман, на следующий день рассказывал, что я был без сознания 3-4 минуты. Все, что я помню, это щелчок Миронова и летящая мне в лицо со скоростью ракеты шайба. Я успел только отвернуться, и она не попала мне прямо в рот. Когда я очнулся, то лед выглядел, как место преступления. Кровь была повсюду.

Когда я смог подняться на ноги и уехать со льда, то стал свидетелем сцены, которую никогда не мечтал увидеть: игрок противоборствующей команды, тем более «Филадельфии», удостоился стоячей овации на «Мэдисон Сквер Гарден».

Все шло к тому, что я получу подобную травму. За четыре недели до этих событий на тренировке шайба попала мне в челюсть после броска Марка Рекки. На рану пришлось наложить 27 швов, мое лицо было разбито.

Мои раны еще не успели зажить, когда я оказался втянут в одну из самых жестких конфронтаций за всю мою карьеру. Это произошло 14 января 2004 года, когда я получил удар высоко поднятой клюшкой прямо на глазах арбитра Блэйна Ангуса, однако рефери никого не удалил.

Мы играли в Баффало и мне дважды заехали клюшкой по лицу за первые 40 минут игры. В третьем периоде мне вновь досталось, от Рори Фицпатрика. Когда я понял, что удаления не последует, то обрушился на Ангуса. Мой рот залила кровь. Ее капли брызгали во все стороны, пока я орал на него: «Что значит, ты ничего не видел, ебаный хуесос? Ты что, блять, слепой? Все произошло прямо перед твоей рожей. Ты слепой? Ты просто убогий судья».

Где-то на середине этой фразы Ангус уже выгнал меня до конца игры за неспортивное поведение. Это только усилило мою ярость. Я продолжал орать на него со скамейки, пока он поехал к судейскому столику. Туда же отправился и Рекки, чтобы как-то сгладить ситуацию. Как раз когда Рекки объяснялся с арбитром, я бросил бутылку с водой в рефери и она угодила тому в ногу. «Реник только что швырнул в меня бутылкой?» - спросил Ангус. Рекки осознал в тот момент, что уже ни чем не сможет мне помочь. Он обратился к судье: «Лучшее, что мы можем сейчас сделать, это поскорее закончить игру».

После матча я не угомонился и кричал в камеру: «НХЛ, очнись. Эпизод происходит прямо на глазах Блэйна Ангуса, а он заявляет, что ничего не видел. Куда он тогда смотрел? Национальная хоккейная лига наконец должна заставить этих парней прозреть».

Не удивительно, что лига дисквалифицировала меня на один матч, что стоило мне 91,463 доллара. Хотя, признаться, я немного удивлен, что наказание за публичную критику работы НХЛ не оказалось более серьезным.

Учитывая все то, что произошло со мной в том году, я мог считать, что у меня началась черная полоса. Именно тогда сокрушительный бросок Миронова разнес мою челюсть. Удары Рекки и Фицпатрика были маленькими царапинами по сравнению с уроном, который нанес мне бросок Миронова. Рентген выявил серьезнейшие травмы челюсти. Обследование выявило 21 повреждение: 18 трещин и 3 перелома. Была назначена немедленная операция. Врачи объявили, что я выбыл из строя надолго.

Сейчас я считаю, что мне еще повезло. Щелчок Миронова мог иметь куда более серьезные последствия. Я проиграл вбрасывание, и шайба отскочила к защитнику. Он приложился от души. Если бы я не успел отвернуться, то мне бы выбило все зубы. Понадобилась бы куда более серьезная операция на лице. Один поворот головы отделял меня от множества хирургических вмешательств. Подсчитали, что в момент соприкосновения с моим лицом шайба летела со скоростью 90 миль в час.

Операция прошла успешно, но меня стали мучить приступы тошноты и головной боли. Вскоре начались головокружения. Стало ясно, что я получил сотрясение. Через несколько дней я уже спрашивал себя, не закончилась ли моя карьера. Была ли эта депрессии? Возможно, мне просто не нравился тот уродец, которого я видел в отражении в зеркале.

Не знаю, почему на меня нахлынули подобную эмоции, так как ни одна травма не заставляла меня раньше волноваться. Я просто чувствовал, что это в этот раз все особенно плохо, даже не знаю почему.

Симптомы не прошли до конца, но я смог вернуться на лед. За пять матчей до конца регулярного сезона я вернулся в состав, начал играть в защитной маске. Но со стартом плей-офф я вернулся к обычному, более привычному шлему.

В первом периоде первого же матча «Нью-Джерси» решило проверить мое состояние. Шон Браун вызвал меня на бой и уже через мгновение мы обменивались ударами. Наверное, я даже должен отправить «дьяволам» благодарственную открытку, потому что эта стычка позволила мне ощутить былые силы, обрести былую веру в себя.

Пускай на протяжении всего розыгрыша плей-офф-2004 я чувствовал себя неважно, но вспоминаю то время с удовольствием. Я начал на правом краю атаки в одном звене с моим приятелем Тони Амонти и Алексеем Жамновым в центре, которого мы заполучили как раз перед плей-офф. Наша тройка быстро нашла взаимопонимание и набирала очки в шести из семи матчей первого раунда.

Во втором раунде, в котором нам противостояло «Торонто», я, наверное, забил самый важный гол в своей карьере. В овертайме шестого матча серии я поразил ворота «кленовых листьев» (3:2). Этот гол позволил нам выйти в финал Восточной конференции, где нас ждала «Тампа».

В регулярке именно «молнии» выиграли нашу конференцию, а мы уступили им во всех четырех очных встречах в чемпионате. В предыдущем раунде они расправились с «Монреалем», но мы были уверены в своих силах, а победы в первых двух раундах только укрепили нашу веру.

В четвертом матче серии Фредрик Модин приложил меня о борт и я ударился головой. На следующий день меня преследовали головные боли. Очевидно, что я получил очередное сотрясение.

По нынешним правилам, меня бы не допустили до игры. Но в 2004 году я и думать не мог о том, чтобы пропустить матч. Счет в серии был ничейным – 2-2. Я не мог пропустить пятый матч. Мы проиграли ту встречу (2:4), но в шестом матче Симон Ганье забил гол в овертайме и отложил выяснение лучшего до седьмой игры. После того как Симон поразил ворота, мои ноги подкосились и я повалился на лед. Я не мог пошевелиться. Мое тело было истощено. Последствия сотрясения? Понятия не имею. Однако признаюсь, что пережил неприятные минуты, пока Примо и Ганье помогали мне уйти со льда.

Когда мы готовились к седьмому матчу, то чувствовали, что способны выйти в финал. Если бы мы выиграли ту встречу, то победили бы в решающей серии. Никто не говорил об этом вслух, но все испытывали такие чувства. Победителем Западной конференции стал «Калгари», и мы знали, что можем с ними справиться. Без сомнения, мы были опаснее в атаке.

Для опытных игроков эта игра могла оказаться последним шансом. Мне было 34, столько же и Амонти. Джон Леклер и Марк Рекки были старше нас. Примо было 32. У всех нас карьера уже была ближе к концу, чем к началу. К тому же коллективное соглашение истекало в сентябре и глава Ассоциации игроков НХЛ Боб Гуденау намекал, что мы можем потерять сезон из-за локаута. Кто знал, смогли бы мы вернуться после года простоя?

Мы верили, что способны выиграть седьмой матч. Мы считали, что желаем этого больше, чем «Тампа». Чувствовали себя избранными. Однако, на самом деле, были биты более быстрой, здоровой командой. К тому же нас подвела игра в большинстве в той серии.«Молнии» повели со счетом 2:0. Мы смогли сократить отставание, но так и не сподобились нанести решающий бросок. После того поражения я рыдал в раздевалке 20 минут. Эта неудача ударила по мне больнее остальных. Я чувствовал себя даже хуже, чем после поражение в финале Кубка Стэнли-1992.

После финальной сирены я просидел в раздевалке очень долго. Я был раздавлен. Может, так на меня повлияло сотрясение. Может, я ощущал, что моя карьера закончилась. Может, я чувствовал, что упустил последний шанс выиграть Кубок Стэнли. Но в ту ночь я не прекращал плакать.

Главы XVI и XVII

Любой, кто хочет понять, на что похожа жизнь профессионального спортсмена, для начала должен заглянуть в мою медицинскую карту: 600 швов, переломы всех пальцев, операция на плече, две травмы коленей, два серьезных перелома челюсти. 13 задокументированных сотрясений и, возможно, еще 10-20 неофициальных.

Сотрясение, которое я получил после щелчка Бориса Миронова, наверное, было самым серьезным. Самое неприятное, что симптомы отразились на моем поведение и это преследовало меня несколько месяцев. Тем летом казалось, что моим мозгом управляет кто-то другой. Худшее время в моей жизни.

Обычно, считаю себя оптимистом. Но тем летом я был невыносим. Я был раздражителен, груб и ворчлив. Я спал часами напролет. Мне было тяжело просто встать с постели, чувствовал себя все время уставшим. Я очень плохо обращался со своей женой, плохо относился к своим детям. Просто сидел дома и хандрил. Не мог заниматься какими-то делами. Пытался выходить поиграть в гольф, но не мог закончить игру из-за головных болей. Да и как можно получить удовольствие от игры, если солнечный свет тебя раздражает? Моему сыну тогда было 8 лет, дочери – 10, естественно в доме постоянно что-то шумело, и это заставляло меня лезть на стену.

Состояние моего здоровья вызывало много разговоров. Тем более в 2004 году в НХЛ объявили локаут на целый сезон, и только травмированные игроки должны были получать зарплату за это время. Так как мой оклад составлял 7,5 миллиона долларов, «летчики» не готовы были подписать мои чеки, пока я не прошел несколько обследований.

Я надеялся, что мое состояние улучшится. Но в июле был вынужден официально известить, что не смогу принять участие в Кубке мира-2004. Вместо этого я отправился в Институт нейрохирургии в Аризоне, где врачи установили, что после броска Миронова у меня сместился ствол мозга. Мне был назначен длительный курс лечения. Если бы сезон-2004/05 стартовал, то я бы не успел восстановиться к октябрю.

Тем временем в СМИ раздули слухи, что у меня началась конфронтация с менеджментом «Филадельфии». Однако могу развеять эти сплетни, клуб вел себя благородно. Я встретился с доктором Карен Джонстон, которая раньше помогала Эрику Линдросу. Когда в клубе прочли мой эпикриз, то мы договорились о выплате мне 1,5 миллионов долларов.

Только в январе я начал чувствовать себя лучше. И, когда мои мысли, наконец, пришли в порядок, мне не понравилось то, что я увидел. Я был удивлен тем, как шли переговоры о новом коллективном соглашении. Не верил, что лидеры Профсоюза игроков ведут нас в правильном направлении.

Я стал обзванивать хоккеистов, переговорил, как минимум, с 40 людьми, и все были готовы, как минимум, обсудить условия ведения потолка зарплат. После этого я связался с Йэном Палвером, одним из помощников Гуденау. Я проинформировал его, что игроки готовы обсудить потолок зарплат.

Вот как прошел наш разговор: «Это неправда. Мы не находим эту информацию верной. Мы не считаем, что игроки готовы согласиться на потолок зарплат». Я повторил, что переговорил с 40 хоккеистами и все ответили согласием: «Не рассказывайте мне о том, чего парня хотят. Я говорил с ними и знаю их желание», – начал я злиться. «Мы не считаем, что это будет верным решением», - отвел Палвер. В тот момент я уже начал сомневаться, кто на кого работает.

Через несколько дней после этой беседы в Торонто была назначена встреча с игроками. 200 человек были готовы высказать свои соображения. Когда очередь дошла до меня, то мои первые слова были обращены к Палверу. Намекнул, что не стоит меня не уважать: «Я хотел задушить тебя во время нашего разговора, выбить все твои зубы». Палвер извинился. Мне вновь захотелось его ударить. Вместо этого я высказал свою точку зрения: «Парни, что мы творим? Игра меняется. Почему мы не можем принять потолок зарплат, но на наших условиях?»

Это породило жаркие споры. Главным противником потолка зарплат был тафгай Той Доми, который сделал мне выговоров за мое предложение. Но очень многие были на моей стороне, в том числе Джером Игинла. Именно после этой встречи мои отношения с Гуденау испортились. Сложилось впечатление, что он потерял связь с реальностью. Мне казалось, что он больше не уважает и не прислушивается к мнению игроков. Считал, что хоккеисты рискует слишком многим в этом противостоянии с лигой. Если быть совсем честным, я придерживался точки зрения, что лига должна сделать так, чтобы большее количество команд могло создавать конкуренцию в НХЛ.

16 февраля комиссионер лиги Гэри Бэттмен объявил об окончательной отмене сезоне. И мы все должно разделить вину. В тот момент меня охватила ярость. Особенно обидно, что виновниками сделали сторону игроков: «Профсоюз игроков мог бы послушать нас. Они обязаны были выслушать наши идеи, наше мнение обо всем происходящем. Они могли послушать меня, Роберта Эша, Джерома Игинлу, Криса Пронгера… и заключить сделку. Учитывая то, в каком положении мы оказались сейчас, я только больше утверждаюсь в своей правоте.

Все, кто считают игроков зазнавшимися и испорченными, могут поцеловать меня в зад. Мы любим эту игру, ценим и заботимся о ней. Все могут поцеловать меня в зад, так как мы приложили огромные усилия, чтобы вернуться на лед в этом сезоне.

Когда я сцепился с Марти Максорли в своей первой драке в НХЛ, то это решение было продиктовано, скорее, наглостью и безразличием, чем храбростью. Я понятия не имел, кто такой Максорли и какая опасность меня подстерегает, когда сбил его с ног силовым приемом. Это был сезон-1989/90. Здоровый защитник «Лос-Анджелеса» катился с опущенной головой рядом с нашей скамейкой, и я сшиб его мощным силовым приемом. Максорли повалился на спину, а я стоял над ним, словно воин-триуфатор. В этом и заключалась моя ошибка.

Когда наши глаза встретились, я почувствовал, что только что разбудил огнедышащего дракона. Только две недели назад мне исполнилось 20 лет, и я еще не был в курсе всех правил хоккейного этикета, того, что ты не должен праздновать свой хит над поверженным соперником. Увидев демонический взгляд Максорли, я осознал, что совершил катастрофическую ошибку. Марти быстро вскочил на ноги, и я почувствовал, как его длинная рука обвилась вокруг моей шеи. Поняв, что нужно защищаться, я сбросил перчатки. Как только первая крага слетела с моей руки, все наша скамейка закричала в едином порыве: «Неееееееееееет!»

Представьте сражение авианосца против маленького катера. Это была моя первая драка в НХЛ, а Максорли к тому времени провел уже более 100 боев. Он был тяжелее меня минимум на 60 фунтов. Парни с нашей скамейке орали, чтобы я убирался со льда, но у меня уже не было выбора. Несколько секунд – и я уже персональная груша для битья Максорли. Я просто старался выжить, пока он обрушивал на меня свои громоподобные удары. Старался махать руками, чтобы создать хоть какое-то впечатление сопротивления, но был абсолютно беспомощен. Один из ударов Максорли попал мне прямо между глаз, и «экран погас». Я потерял зрение на несколько секунд. Как будто свет просто выключили.

Я быстро осознал, что, если хочу продолжать играть в таком же агрессивном стиле, то мне нужно быть готовым к дракам. Я горд тем, что за карьеру у меня набралось 40 драк наровне с 513 голами. Я бился с Ульфом Самуэльссоном, Гартом Батчером, Дарси Такером? Робином Региром и многими другими.

Я никогда не смотрел на силу, физические данные или статус моего соперника. Моя вторая драка в карьере прошла против Крэйга Беруби, дважды мне пришлось сталкиваться с Бобом Пробертом, который, наверное, был самым опасным бойцом в истории НХЛ.

Причиной для большинства драк служил мой агрессивный стиль игры. В 90-х тафгаи соблюдали правила и чтили неписанный кодекс бойцов. Если я применял силовой прием против игрока «Детройта», то знал, что господин Проберт не оставит это без внимания.

Первый раз я подрался с ним, так как применил пару хороших силовых приемов против Проберта. Также он был разъярен после того, как я расплющил о борт Шона Бурра. Проберт решил, что нельзя этого больше терпеть и вызвал меня на бой. Я инстинктивно сбросил перчатки. Видео этого боя можно обнаружить на Youtube.

После игры у моих партнеров был только один вопрос: «О чем ты вообще думал в тот момент?» Я думал о том, что боль проходит, а слава вечна. Таков был мой девиз в этих ситуациях.

Больше всего мне досталось, наверное, от Дарси Такера, когда я игра уже за «Филадельфию». Такер наградил меня несколько отличными оплеухами. Один из его апперкотов попал точно мне в подбородок. Я даже подлетел от этого удара.

Как-то я подрался со Скоттом Уолкером. Бой начался в нашей зоне и пока мы дрались, то добрались до другого конца площадки. По моим прикидкам эта драка длилась полторы минуты. Когда бой закончился, то я был вымотан до предела. От меня уже не было никакой пользы на льду. Я не мог даже руки поднять.

6 марта 2000 года зачинщиком драки стал Брайан Маккейб, игравший тогда за «Чикаго». После игры он заявил, что его реакция стала ответом на мою игру высоко поднятой клюшкой против Тони Амонти: «Реник должен был заплатить за то, что сделал. Никто об этом не забыл. Думаю, он и сам понимал, что его ждет».

Но вот о чем Маккейб умолчал, так это о том, что он на дух меня не переносил. Это отношение было взаимным. Каждый раз, когда мы встречались на льду, он пытался достать меня. Жесткий игрок. Мы оба были дерзкими. У обоих был длинный язык. Я часто говорил ему, что он просто жалкое подобие хоккеиста, он отвечал, что я переоцененный выскочка. Да, случай с Амонти стал формальной причиной, но он просто дал Маккейбу шанс добраться до меня. Поверьте мне.

Я считаю, что драки – это неотъемлемая часть игры. Я уважал соперников, которые не боялись сбросить перчатки, готовы были постоять за своих партнеров. С другой стороны, я не считаю, что в нынешнее время в составах команды нужны люди, которые умеют только драться. Мне неприятно это говорить, потому что я знаю большое количество игроков, которые попали в НХЛ только благодаря этому умению.

Когда я оказывался на льду против Проберта, то он казался самым злым, безумным ублюдком на свете. Но, когда мы оказались вместе в «Чикаго», я осознал, какой это добрый гигант и какое у него большое сердце. Именно о таком друге или соседе может мечтать каждый человек.

Или Стю Гримсон. Очень дружелюбный парень, который абсолютно не подходит под описание стереотипного тафгая. Мне всегда казалось, что он не любил драться, но уважал свою работу и любил свой коллектив. Гримсон был убежденным христианином и многие спрашивали, как его взгляды на жизнь соотносятся с его ролью на площадке. «Иисус не был плаксой», - как-то сказал он. Гримсон считал, что, если кого-то из его партнеров притесняют, то он должен восстановить справедливость.

Конечно, были и те, кто полностью соответствовал званию «тафгай». Грег Смит долго выполнял эту роль в «Чикаго», и, казалось, это ему нравится. Ему было плевать на мнение других, он делал, что хотел и где хотел. Он не изменил себя в независимости от ситуации.

Однажды мы летели в самолете, и сидящий перед нами пассажир услышал слишком много ненормативной лексики от Смита. Он обернулся и посоветовал Грегу «следить за своим языком». «Хуй тебе» - проорал в ответ Смит. Пассажир вжался в сиденье, а мы старались подавить приступ смеха. Смит не отступал перед самыми жесткими бойцами НХЛ. И он не мог потерпеть, чтобы «простой смертный» указывал ему, что делать.

Противостояние с Беруби запомнится мне навсегда. Все началось с того, что я повздорил с вратарем «Филадельфии» Роном Хестоллом. Я затолкал его в сетку, после чего главный тренер «летчиков» Пол Холмгрен был в ярости. Он велел Беруби разобраться со мной. Не было никакого приглашения на танец. Он просто схватил меня и начал драку. Однако мы не успели нанести друг другу много ударов, так как началась большая заварушка с участием всех игроков. Когда лайнсмены стали нас разнимать, я заметил, что Беруби обездвижен, а моя правая рука свободна.

Беруби был в уязвимой позиции. Я раздумывал, стоит ли мне остановиться или огреть его напоследок. Принял решение ударить. Я засадил Беруби, когда он был абсолютно беспомощен. Он был в ярости, но не мог добраться до меня так как его держали лайнсмены. Все это произошло в 1990 году, и с тех пор Беруби искал шанс расквитаться со мной.

Каждый раз, когда мы встречались с «Филадельфией», он пытался оказаться со мной на льду в одно время. Это случалось не часто, так как я обычно выходил против лучших игроков «Флайерс», а Беруби играл в четвертом звене. Когда я выходил на лед, то слышал, как он требует у своих партнеров поскорее смениться и дать ему шанс достать меня. Если он выходил, то я уходил со льда, и Беруби вновь быстро садился на скамейку. Если бы он поймал меня, то я бы не ушел от драки, но я не хотел облегчать его задачу. Он преследовал меня годами. Но время шло, Беруби менял команды, и я стал думать, что он обо всем забыл. Разве можно носить нож за пазухой столько лет? Ответ на свой вопрос я получил в 2003 году, когда Беруби уже стал, так скажем, играющим тренером «Филадельфии Фантомс», а я играл за основу «летчиков».

Он зашел в раздевалку «Флайерс», и я спросил: «Эй, как дела, шеф?» Ответом мне стал сокрушительный удар прямо в зубы. Я повалился на землю. Мои партнеры были шокированы, в комнате наступило гробовое молчание. Беруби наклонился, протянул мне руку и сказал: «Теперь мы в расчете». Он ждал больше десяти лет, чтобы отомстить мне.

Глава XVIII

Со времен ухода Уэйна Гретцки «Лос-Анджелес» искал яркую личность, которая могла приносить пользу на площадке и вне ледовой арены. И они решили, что именно я подхожу на эту роль.

Не могу сказать, что хотел покидать «Филадельфию». Но «летчики» хотели подписать Петера Форсберга, который был свободным агентом, а для этого им нужно было расчистить место в зарплатной ведомости. Расстаться со мной было логичным выбором, так как я зарабатывал 4,94 миллиона. Проблема была в том, что у меня в контракте был пункт, запрещающий обмен без моего согласия.

Боб Кларк, тогдашний генеральный менеджер «Флайерс», позвонил мне и попросил убрать запрет на обмены. Я облегчил его задачу, сказав, что понимаю, почему «летчики» так хотят заполучить Форсберга, и одобряю это решение. Это был великолепный игрок, к тому же на три с половиной годы младше меня. Я же восстанавливался после сотрясения. Не видел смысла стоять на пути «Филадельфии» и Форсберга.

На протяжении всей карьеры, пусть я иногда и не соглашался с решениями менеджмента, но я уважал право руководства клуба вести бизнес так, как они считают нужным. Я только попросил Кларка постараться обменять меня в Западную конференцию. Он обещал выполнить мою просьбу.

Когда он позвонил и сообщил, что заключил сделку с «Лос-Анджелесом», я был в восторге. Об обмене было официально объявлено 4 августа. Я вместе со своими 4,94 миллионами в год отправился в «Лос-Анджелес». «Летчики» же заключили двухлетний контракт с Форсбергом на 11,5 миллионов долларов.

Я считал, что переезд в Лос-Анджелес – это идеальный исход для меня. У «королей» была перспективная команда. Отличный пакмувер на синей линии в лице Любомира Вишневски, жесткий опытный защитник Маттиас Норстрем, талантливые проспекты в нападении – Майкл Каммаллери и Дастин Браун. Команда также подписала отличного результативного форварда – Павола Демитру.

Мы с Демитрой жили в одном номере, я очень любил этого парня. Да вы и не сможете найти кого-то, кто плохо к нему относился. Он был полон жизни и бесконечно любил эту игру. Он всегда был готов прийти на помощь, подставить плечо. Когда Кит Ткачак играл вместе с Демитрой в «Сент-Луисе», то мне рассказывали, что они спорили, словно пожилая семейная пара. Ткачак считал Демитру близким другом и часто приглашал в гости к себе домой. Если Кит пускал кого-то в узкий круг своих друзей, то можно было с уверенностью сказать, что это достойный человек.

У каждого в жизни случаются моменты, которые оставляют незаживающие раны в их душе. Именно этим стала для меня трагедия, когда в 2011 году разбился самолет с игроками и тренерским штабом ярославского «Локомотива». На его борту находились двое бывших моих соседей по комнате - Павол Демитра и Брэд Макриммон.

С Макриммоном мы жили вместе, когда я выступал за «Финикс». У него были прозвища «Зверь» и «Сержант» за жесткий и несгибаемый характер. Он мечтал тренировать в НХЛ, и в России он был на пути к своей мечте. Он считал, что работа в Континентальной хоккейной лиге станет перевалочным пунктом к работе в НХЛ.

Когда я узнал о трагедии, то не мог сдержать эмоций. Я начал плакать, узнав, что Макриммон и Демитра оказались в числе погибших. До сих пор сложно смириться с тем фактом, что их больше нет.

Я считал, что переход в «Лос-Анджелес» может стать одним из пиков моей карьеры. На деле же вышло, что я оказался в низшей точке своего пути. Никогда не думал, что все так обернется.

Вне льда я сразу стал тем, кого хотели видеть «короли». Они хотели получить яркого шоумена, и я вышел на сцену.

24 сентября 2005 я взорвал интернет своим танцем на глазах 15-тысячной толпы во время выставочного матча против «Колорадо» в Лас-Вегасе. Когда сломался кусок заграждения из плексигласа, то ушла целая вечность, чтобы привести все в порядок. Болельщики и фанаты начали скучать, и, когда на арене заиграла песня Bee Gees «You should be dancing», я начал свое представление. Толпа поддержала меня, и это только разогрело мой энтузиазм. Я оказался в свете софитов, отплясывая в центре площадки.

Это был Лас-Вегас. Выставочный матч. Эта игра должна была продвигать хоккей. Так сошлись звезды. Мои партнеры покатывались со смеху, а центрфорвард «Колорадо» Джо Сакик сказал, что это был самый смешной момент, который он видел на ледовой арене за всю карьеру.

Если вы вспомните первые пять минут моей карьеры, которые я провел в форме «Кингс», то у вас может сложиться впечатление, что у меня все было хорошо, что меня ждал грандиозный успех. 6 октября я реализовал два своих первых броска по воротам соперника и наша команда вела в первом периоде матча против «Далласа» со счетом 4:0. Но это уже была «новая НХЛ»: без зацепов, без задержек. Команде сложно было играть в оборонительную модель. «Звезды» продолжили давить и, в итоге, побили нас – 4:5.

В этой игре я также получил клюшкой по лицу. Пришлось наложить несколько швов. Между голами и порезом мне казалось, что я играю в агрессивной манере, которая раньше и приносила мне успех. Нельзя получить рану, если ты не лезешь на пятак. После первого матча мне казалось, что я буду процветать Лос-Анджелесе. Как же я заблуждался.

К сожалению, я упустил некоторые вещи, которые и помешали моей удачной карьере в составе «Кингс». Когда сезон-2003/04 завершился, я боролся с последствиями сотрясения. Несмотря на то что мое здоровье пошло на поправку, я не демонстрировал должного усердия на тренировках. Честно говоря, я был взбешен локаутом, позицией некоторых игроков и фанатами, которые обвинили во всех бедах хоккеистов. Пока шел локаут, мне было плевать на хоккей.

Я был настолько разочарован, что даже вбил себе в голову, что мы можем потерять еще один сезон. Подтверждая эту теорию, сообщу вам, что запланировал поездку в Италию на конец августа – начало сентября 2005 года. Когда я должен был быть в тренировочном лагере и готовиться к сезону-2005/06, я наслаждался пастой и пил вино в одной из самых прекрасных стран мира. За 12 дней в Италии я набрал 7-8 фунтов. Чтобы привести себя в форму, мне нужно было скинуть 18 фунтов – это заняло у меня полтора месяца. Поездка в Италию была одним из самых безрассудных решений в моей жизни.

Свою роль сыграли и травмы. Во время предсезонки я получил свое 12 сотрясение, когда попал под силовой прием защитника «Финикса» Дениса Готье. Я был разъярен, так как считал, что в контрольных матчах не место сокрушительным силовым приемам. Это к разговору о взаимоуважении между игроками. Когда ты выходишь на лед в регулярке или матче плей-офф, то должен отдавать себе отчет в том, что соперник мечтает размазать тебя по борту. Но никто не ожидает подобного в контрольной встрече. Именно об этом я сказал Готье во время нашего разговора, пытаясь объяснить разницу между предсезонкой и регулярным чемпионатом. Он же ответил, что я должен принять во внимание тот факт, что ему нужно биться за место в основе и сохранить свою работу. Справедливо.

Травмы постоянно донимали меня в том сезоне. Перед Рождеством я сломал указательный палец, заблокировав один из бросков. Эту травму я получил в матче против «Ванкувера» (4:3 ОТ) и она вывела меня из строя до начала февраля. В этом матче я забил гол, отдал результативную передачу и помог команде переломить ход встречи. Тренер Энди Мюррей назвал этот матч лучшим для меня в сезоне. Я только начал набирать обороты. Более неудачное время для травмы сложно было выбрать.

Я рассказываю все эти историю, чтобы вы просто поняли, как странно для меня складывался тот сезон. Но одной из тренировок мы решили устроить шуточное состязание – буллиты на раздевание. Если ты не забивал, то должен был снять один элемент своей одежды. Я ни разу не смог поразить цель. Когда все закончилось, на мне из одежды остался только бандаж.

Странный сезон. Однажды, уже ближе к концу регулярки, когда мы боролись за место в плей-офф, то ли в матче с «Далласом», то ли с «Анахаймом» у меня случился нервный срыв из-за нашей плохой игры. Я ворвался в раздевалку, размахивая клюшкой и уничтожая все предметы на своем пути. Я был просто в ярости и орудовал клюшкой, словно топором. Крюк сломался, и мое орудие стало напоминать заостренное копье. В порыве гнева я бросил его в угол, но оно срикошетило и угодило в нашего голкипера, Мэтью Гарона. Прямо в голову.

А теперь вы должны представить, что Гарон был лучшим нашим игроком тем вечером. Только благодаря нему мы уступали 1:2 и еще как-то держались. А мой бросок стоил ему 15 швов на лбу. Страшно представить, что случилось бы, если бы моя клюшка угодила ему в глаз или в горло. Я совершенно вышел из под контроля.

Несмотря на все мои проблемы, я верил, что могу попасть в состав сборной США на Олимпиаду-2006. Я помог команде завоевать серебро в Солт-Лэйк-Сити. Я был одним из лучших бомбардиров в истории американского хоккея. В моем представлении, этого было достаточно, чтобы получить место в составе. Но я ошибался. Генеральный менеджер Дон Уоддел отверг мою кандидатуру, и я переживаю это до сих пор. Шейн Доун тоже выглядел неважно в том сезоне, но канадцы нашли для него место, в качестве уважения за прошлые заслуги. Мне подобной чести не оказали.

Неудачи преследовали меня на протяжении всего сезона. В конце марта я повредил лодыжку в матче с «Нэшвиллом». Когда сезон-2005/06 наконец-то подошел к концу, на моем счету было 9 голов и 13 передач в 58 играх. Фанаты «Лос-Анджелеса» так и не простили меня за тот сезон. Мои показатели были просто смешны, но никто не может обвинить меня в слабой самоотдаче и наплевательском отношении к команде. Как игрок, проведший 600 матчей в НХЛ, я мог просить об отдельно номере в отеле во время выездов, но я предпочитал делить комнату с молодым новичком Майком Каммаллери. Тогдашний новичок Джордж Паррос некоторое время жил в моих апартаментах на Манхэттен-Бич.

Пусть моя карьера в «Лос-Анджелесе» сложилась совсем не так, как я планировал, но у меня сохранилось много приятных воспоминаний о Южной Калифорнии.

Игра в одной команде с Люком Робитайллом – одно из лучших, что случалось со мной за всю карьеру. Возможно, это лучший левый нападающий за всю историю игры. Люк не выделялся скоростью или техникой, но он все равно находил путь к чужим воротам. Невероятно умный игрок и приятный человек. Улыбка не сходила с его лица. Всегда приятно находиться рядом с ним, ведь он такой оптимист.

У меня было много запоминающихся встреч вне арены: Дженнифер Лав Хьюитт, Куба Гудинг-младший, Джастин Тимберлейк, Кэмерон Диас… Тогда же я впервые встретился с актером Винсом Воном. Мне всегда нравился тот факт, что он упомянул меня в фильме Дуга Лимана 1996 года «Тусовщики». Именно эта картина сделал Вона популярным. В ней персонаж Вона, Трент, играл со своим приятелем в NHL '94 на «Сеге» и управлял виртуальной моделью Реника: «Я разобью голову Гретцки, я заставлю его истекать кровью», - сказал Трент. Даже люди, которые ничего не знают обо мне, знают фамилию Реник, благодаря упоминанию в фильме. Он сделал меня частью поп-культуры.

Годами мне рассказывали, что я был неудержим в NHLPA Hockey '93 и NHL '94. Я мог бросать из любых позиций, всегда сминал соперников и никто не мог отобрать у меня шайбу. Я встречался с парнями, которое рассказывали, что зарабатывали деньги в колледже, просто ставя в компьютерных играх на «Чикаго», потому что я был в ростере. Когда все разобрались, в чем дело, то банили любого, кто хотел выбрать «Чикаго», так я был хорош в игре. IGN Sports поставило версию меня из NHLPA Hockey '93 на четвертое место в рейтинге лучших виртуальных спортсменов всех времен.

Так что, когда я встретил Вона, то захотел лично его поблагодарить. К моему удивлению, Винс был рад знакомству не меньше моего: «Черт, Джей Ар, я многие годы наблюдал за тобой в составе «Чикаго». Ты настоящий мужик. И я упомянул тебя в том фильме из-за уважения. Ты лучший игрок, которого я видел». С тех пор мы стали близкими друзьями.

Мне нравилось отрываться с Шоном Эйври. Я проникся симпатией к этому парню. Мне нравился его буйный нрав, хотя иногда он мог действительно взбесить.

Эйври всегда был худшим врагом для самого себя. Он хотел быть в центре внимания, что вполне нормально для спортсмена, но он подогревал интерес к своей персоне через СМИ. И вскоре за всей этой погоней за славой все стали забывать, что это действительно талантливый игрок. Этот парень мог забить, отдать пас, сокрушить соперника. Но на пути талантливого игрока стоял сам Эйври. Он позиционировал себя, как плохого парня, так что должен был соответствовать этой роли.

Как-то он ввалился в раздевалку и прошел мимо нас, даже не удостоив кивка. «А где же хотя бы «привет»?» - поинтересовался Каммаллери. «Почему я должен здороваться с тобой? Ты мне даже не нравишься», - отреагировал Эйври. Это могло бы быть смешно, если бы не было правдой.

Я терпеть не могу игроков, которые нарушает атмосферу в раздевалке. Мы проводим больше времени друг с другом, чем со своими семьями. В моем представлении, просто стыдно не поздороваться с партнерами, когда ты входишь в раздевалку. Я всегда пытался научить молодых хоккеистов этому уважению. Многие игроки, завершившие карьеру, рассказывают, как им не хватает духа единства команды.

«Короли» уволили Энди Мюррея в марте, и я до сих пор чувствую в этом свою вину. Мне нравилось работать с ним. Мюррей мне нравился и как тренер, и как человек. Единственное, что меня раздражало, это его дурацкий запрет носить головные уборы в раздевалке.

Мюррей никогда не заставлял тебя додумывать за него, он всегда говорил все в лицо. Была ли это похвала или претензия. Он не скрывал своего отношения. Но как бы неудачно не складывался для меня сезон, тренер всегда меня поддерживал.

Мюррей отличался от большинства тренеров НХЛ. Он не был крикуном. Иногда он любил подсунуть тебе под дверь список со своими указаниями, а нас следующий день устроить тест. Но он никогда не орал, не ругался. Максимум, чего от него можно было добиться, так это: «Господи, парни, ну вас нафиг».

На момент увольнения Мюррей у нас было 79 очков после 70 матчей. Под руководством исполняющего обязанности главного тренера Джона Торчетти мы выиграли пять встреч из оставшихся 12. В итоге, для попадания в зону плей-офф нам не хватило 5 очков и мы заняли десятое место в Западной конференции. Не стоит сваливать всю вину на тренера. Игроки тоже должны разделить вину в этой неудаче. У нас были определенные проблемы: за регулярный чемпионат команда пропустила 270 голов.

После окончания сезона был уволен и генеральный менеджер Дэйв Тэйлор. Да, тот год выдался для меня неудачным, но я хотел остаться в «Лос-Анджелесе». Я не хотел, чтобы меня в Калифорнии запомнили по одному плохому сезону.

21 апреля 2006 года на пост генерального менеджера «королей» был назначен Дин Ломбарди. Я считал, что у меня будет шанс вернуться в команду. Но, когда мы встретились, то правда оказалась более жестокой. Ломбарди заявил, что ему всегда нравился мой стиль, поэтому он был «смущен» моей игрой в прошедшем сезоне.

Я проглотил это, так как хотел остаться в клубе. Не шел на конфликт. Я заявил Ломбарди, что, если он переподпишет меня, то получит того игрока, которого хотел видеть Тэйлор. Обычно я не сдаюсь без боя. Но в этот раз был немногословен, так как хотел продолжить карьеру в «ЛА». Хотел доказать, что еще могу играть. Хотел завоевать любовь местных болельщиков.

После переговоров с Дином у меня была назначена встреча с новым главным тренером команды – Марком Кроуфордом. Наша беседа прошла еще хуже, чем с Ломбарди. «Почему мы должны подписать тебя?» - «У меня был неудачный сезон. Но я хочу реабилитироваться. Приведу себя в идеальную форму». – «Что заставляет тебя думать, что ты на это способен?» - «Если я что-то твердо решил, то довожу дело до конца». – «Не думаю, что ты справишься».

В этот момент я ясно понял, как чувствовал себя Шонфельд, когда хотел побить меня. Я хотел перепрыгнуть через стол и вцепиться в Кроуфорда. До этого разговора думал, что у меня есть будущее в «Лос-Анджелесе». Но Кроуфорд четко дал понять, как ко мне относится новое руководство. Когда я закрыл за собой дверь, то твердо решил предстоящим летом привести себя в лучшую форму за всю карьеру.

Глава XIX

Если злиться на Уэйна Гретцки, это преступление, то я признаю себя виновным за мое поведение в сезоне-2006/07, когда я выступал в «Финиксе» под его руководством. Наши взаимоотношения с The Great One прошли через непростые времена. Это был настоящий ад. Думаю, его раздражение было не меньше, но он умел это лучше скрывать.

Вначале казалось, что мы отлично сработаемся, когда Гретцки позвонил мне летом 2006-го и предложил контракт. В то время я уже был без пяти минут игроком «Калгари», но звонок от Гретцки и генерального менеджера Майка Барнетта дал мне шанс вернуться в «Финикс».

Я был уверен, что меня ждет удачный сезон. Был крайне мотивирован. Я горел желанием привести себя в идеальную форму, после того как генменеджер «Кингс» Дин Ломбарди заявил, что я уже не отношусь к игре с той же страстью, что и в молодости. И я только еще более распалился, когда Трэйси сказала, что она согласна с Ломбарди. Никто не знает меня лучше жены. Я если она считает, что я должен пойти в тренажерный зал, то мне определенно стоит поработать. И я стал работать. Вкалывал как проклятый. Сбросил вес до 198 фунтов – на 22 фунта меньше, чем мой вес на момент приезда в Лос-Анджелес год назад. Я просто истязал себя тренировками тем летом.

Подписав контракт с «койотами» на 1,2 миллиона, считал, что Барнетт и Гретцки хотят дать мне шанс доказать, что я еще могу приносить пользу на уровне НХЛ. Помню, как Гретцки отмечал мои лидерские качества и самоотдачу.

Сейчас же я понимаю, что «Койтс» подписали меня, в первую очередь, чтобы продавать больше билетов. Пять лет я входил в число самых популярных игроков команды, и они надеялись, что некоторые старые фанаты, которые перестали ходить на матчи, вернуться на трибуны. Я никогда не входил в тренерские планы Гретцки.

Уэйн знал, что я разозлен, так как я этого и не скрывал. Иногда я выходил на тренировку и просто стоял у борта. Четыре тройки нападения выполняли упражнения, а Гретцки обращался ко мне: «Джей Ар, а ты не хочешь позаниматься с ребятами?». «А ты включишь меня в заявку на матч?» - спрашивал я в ответ. Когда Гретцки не отвечал, то я добавлял: «Тогда нет. Я не сдвинусь с места. Ведь меня нет ни в одной тройке. Пускай парни тренируются, им же играть».

Я вел себя как ребенок, у которого отобрали леденец. Я вредничал. Конечно, это был не лучший способ разрешить наш конфликт, но иногда злость переполняет и мой мозг отказывается действовать рационально. Уважение – очень важный аспект для меня. Как опытный игрок, забросивший почти 500 голов в лиге, я считал, что заслуживаю большего уважения.

В какой-то момент мое терпение достигло точки кипения, я стал выдумывать различные теории заговора. Я не верил, что Гретцки не любит американцев, но я стал прикидывать, а стал бы он также относиться ко мне, если бы я был канадской звездой, пытающийся добраться до отметки в 500 голов за карьеру? Если бы я выступал вместе с ним за победоносную сборную Канады на Олимпиаде-2002?

Я старался перекинуть всю вину на других. Это позволяло мне чувствовать себя лучше. Я строил из себя жертву, так как в это гораздо проще поверить. Но спортсмен должен быть эмоциональным, если хочет играть в хоккей. Да, иногда эмоции берут верх, но зачастую они очень помогают.

Сейчас, когда я могу оценить ту ситуацию с холодной головой, то могу выделить серию из 13 игр в конце октября – начале ноября, когда Гретцки предоставил мне шанс. В 10 матчах я на льду провел не меньше 17 минут. И не забил ни одного гола. Именно тогда тренер махнул на меня рукой. С того момента мое игровое время стало снижаться, и я стал чувствовать себя 13 нападающим в команде. С 25 ноября по 31 января я не проводил на льду и 15 минут. Именно тогда появилось чувство отсутствия уважения, именно тогда я стал строить свои теории.

Гретцки может спокойно заявить, что в тот момент, я был худшим врагом для самого себя. И он будет прав. Однажды моя кипящая ярость вырвалась наружу и обрушилась на тренера Барри Смита, который этого совершенно не заслуживал.

Как-то на утренней тренировке я покидал лет, когда Смит окрикнул меня: «Куда ты собрался? Тебе нужно тренироваться!» - «Зачем?» - «Потому что ты сегодня не играешь». – «Я не буду заниматься». – «Нет, ты будешь. Тебе необходимо поработать дополнительно».

Я был в ярости, но вернулся на лед. Когда Смит свистнул, я сделал круг, но с показательным отсутствием какого-либо намека на усилия. Барри спросил, какого черта я творю? Я сказал, что катаюсь, и после этого мы перешли на крик. «Я уже достаточно долго в этой лиге и заслуживаю другого отношения», - заявил я. Он ответил, что тоже не первый день в этом деле и не потерпит нарушения субординации: «Я выиграл Кубок Стэнли», - добавил Смит. «Ага, как помощник главного тренера»», - съязвил я в ответ.

Не помню дословно нашу перепалку, но мы обменялись несколькими крепкими выражениями. Некрасивая история. «Убирайся отсюда» - «Именно это я и пытался сделать». Я до сих пор сожалею, что я наговорил столько гадостей человеку, к которому испытываю уважение.

Критический момент наших взаимоотношений с Гретцки наступил 12 декабря, когда команда играла в Ванкувере. После прошлого матча у меня болел спина, но я сказал тренеру, что готов выйти на лед. Однако за несколько часов до встречи тренер объявил, что я останусь в запасе. Я был, мягко говоря, раздражен. Эд Жовановски возвращался в Ванкувер. Этот матч обещал быть жарким. Я хотел играть. Гретцки сказал, что оставляет меня в запасе из-за травмы, но я уверен, что это было лишь предлогом.

Я был в ярости. Мне оставалось только крутить педали на велотренажере. Я пожелал удачи партнерам по команде и покинул «Дженерал Моторс Плэйс». Решил пойти в ресторан поужинать. Там я встретился с бывшим партнером по «Чикаго» Майком Хадсоном. Мы смотрели игру по телевизору. Я не ходил сидеть в пресс-боксе, чтобы меня донимали вопросами о Гретцки.

Но не стоит думать, что тем самым я выражал протест. Все просто. Если я не играл тем вечером, то мог позволить себе пойти поесть. Я был голоден. Решил посмотреть игру в ресторане. Это стало проблемой только потому, что кто-то увидел меня за столиком и позвонил на местную радиостанцию.

На следующий день Гретцки вызвал меня в свой офис и заявил, что не считает мой поступок преступным, но в лиге есть написанные правила, что, если игрок остался в запасе, то он должен быть в пресс-боксе. Неписанное правило? Я точно могу сказать, что ответил на это замечание Гретцки: «Нахуй неписанные правила».

Всю эту ситуацию раздули в прессе. Я был настолько этим расстроен, что в интервью East Valley Tribune заявил, что после окончания сезона, возможно, закончу карьеру: «Сейчас все идет именно к этому. Не думаю, что кто-то захочет дать мне новый шанс, если говорить по правде».

Нет никаких сомнений, что я испытывал большие проблемы в первые несколько месяцев в составе «койотов». На моем счету был лишь 1 гол в 28 матчах. Однако я не мог упрекнуть себя в отсутствие самоотдачи. В беседе с представителями СМИ я старался это отметить. Обычный конфликт между новичком в команде и тренером. Коуч сообщает игроку, что будет чаще выпускать его на лед, если он будет лучше играть, а хоккеист настаивает, что, получая больше игрового времени, сможет добиться лучших результатов.

В конце концов, мы с Гретцки забыли прошлые обиды, ситуацию в Ванкувере, но мое положение в «Финиксе» ухудшилось, пусть я и стал играть результативнее. К тому моменту, когда Гретцки оставил меня в запасе в злосчастном матче против «Кэнакс», я принял участие в 28 из 29 матчей команды в сезоне, проведя в среднем 15 минут и 24 секунды. После того как я пропустил игру с «Ванкувером» и последующий матч против «Коламбуса», я принял участие в 42 встречах из оставшихся 51, играя в среднем не больше 13 минут, но успев забить еще 10 голов. Так что вторая половина сезона для меня выдалась не столь ужасной.

Однако была одна причина, из-за которой сокращение игрового времени меня не так заботило в тот период. Моя дочь, Брэнди, серьезно заболела. Ей поставили диагноз IgA-нефропатия. Ей было тогда всего 12 лет. Она провела в больнице 7 дней, в тот период ее почки функционировали только на 30%. Это было ужасное время, и все мои проблемы в команде отошли на второй план. Гретцки старался оказать максимально посильную помощь. Он отпустил меня из расположения команды, чтобы я находился рядом с семьей.

Позже главный тренер вновь усадил меня в запас. Но в этот раз это задело меня гораздо меньше. Я объяснил свое состояние одному из журналистов: «Сейчас я в отличном расположении духа. Мне, моей дочери, моей семье – всем пришлось пережить тяжелые полторы недели, так что я не могу позволить себе беспокоиться по пустякам. Сейчас я просто хочу наслаждаться тем, что имею, и помогать команде развиваться».

В конце марта, когда я оказался в запасе на матч с «Чикаго», я решил подняться на трибуны и пообщаться с держателями сезонных абонементов, поблагодарить их за поддержку. Настроил себя, что должен помогать клубу, даже если не выхожу на лед.

Оглядывая назад, я не могу сказать, что испытываю неприязнь к Уэйну Гретцки за тот сезон. Я до сих пор уважаю его. В конце концов, как вообще можно его не уважать, ведь этот человек покорил вершины хоккейного мира. Мы просто не нашли взаимопонимания. Считаю, что он так и не смог помочь мне раскрыться. В том сезоне я проводил на льду в среднем минут 14 и успел забить 11 голов и сделать 18 передач.

Не только я считаю, что Гретцки не стал таким же великими тренером, насколько был великими игроком. Однако, думаю, что в этом нет его вины. Придерживаюсь следующей точки зрения – Уэйн Гретцки слишком занят тем, чтобы быть тем самым настоящим Уэйном Гретцки и у него нет времени на то, чтобы стать классным тренером. Он хороший человек, настоящая икона Канады и лицо мирового хоккея. И у него не остается времени на что-то еще. Нельзя научить игрока быть Уэйном Гретцки, даже если ты сам Уэйн Гретцки.

За последние два месяца сезона-2006/07 я только больше утверждался в мысли, что мне придется заканчивать карьеру, хотя все еще верил, что могу играть. Заключительные пять матчей сезона я провел в одном звене с Оуэном Ноланом и Шейном Доуном. Мы быстро нашли взаимопонимание, и я успел забить три гола и отдать три передачи за этот короткий период. В последних трех встречах я проводил на льду не менее 17 минут, а ведь я не получал столько игрового времени с ноября. В моей заключительной игре в форме «Финикса» я поразил пустые ворота, поставив точку в победном матче (3:1). Это гол стал для меня 495 в НХЛ. Мне не хватало еще пяти точных бросков, чтобы войти в элитный клуб 500 голов, но после матча я заявил представителям СМИ, что мне, наверное, придется смириться с тем фактом, что я так и не попаду в этот «клуб».

1 июля – в первый день открытия рынка свободных агентов – мой телефон молчал. На следующий день звонков тоже не было. 4 июля, на праздники, я зависал в Айдахо, в баре Брюса Уиллиса. Сам владелец тоже присутствовал и даже выступал вместе со своей музыкальной группой. Я отлично проводил время с друзьями, с женой, когда мне захотелось связаться с репортером Philadelphia Inquirer Тимом Панаккио. Мое сообщение содержало следующую фразу: «Я завершаю карьеру; это все еще новость?»

Панаккио позвонил моему отцу, чтобы получить подтверждение, и получил ответ, что, если я послал такое сообщение, это должно быть правдой. На страницах газеты было объявлено о моем уходе, и эту информацию подхватили другие новостные издания. Мой агент и «Финикс» не могли подтвердить данное сообщение, а я не отвечал на телефонные звонки. Честно говоря, мне не хотелось ни с кем говорить.

Мое сообщение Панаккио было, скорее, шуточным, но я уже уверовал, что придется вешать коньки на гвоздь. Не думал, что в меня еще кто-то верит. Но я заблуждался.

Глава XX

Психологически, я не был готов вешать коньки на гвоздь летом 2007 года. Но я не сделал ничего, чтобы помочь себе. Я даже не тренировался и не готовился к новому сезону. Именно поэтому звонок от Дага Уилсона, моего старого приятеля, моего первого соседа по комнате в составе «Чикаго», застал меня врасплох. 10 августа Даг, который тогда уже трудился на посту генерального менеджера «Сан-Хосе», связался со мной и пригласил на встречу.

Когда Уилсон встретил меня в аэропорту, то, наверное, пожалел, что затеял эту историю, так как мое физическое состояние было просто удручающим. Однако он не отступил. Даг пригласил меня поиграть в гольф, но, перед тем как усесться в гольфкар, я успел запастись парой баночек пива для себя и моего друга. Когда мы, наконец, оказались, наедине, стало очевидно, что Даг не собирается развлекаться, а намерен говорить о деле. Причем он не выбирал выражений: «Джей Ар, что ты творишь? Твоя карьера была слишком хороша, чтобы вот так вот ее заканчивать».

Я рассказал ему обо всех проблемах, с которыми столкнулся в «Лос-Анджелесе» и «Финиксе». «А что если я дам тебе еще один шанс?» - «Ты сделаешь это ради меня?».

Даг обещал, что сделает, если я приму его условия. Минимальный контракт на 500 тысяч долларов. Он хотел заполучить мою голову, мое сердце, мои ноги. Ему не нужен был мой рот: «Никакой прессы. Я хочу видеть только хоккеиста. Ты закроешь свой рот и будешь просто играть».

«И ты не посмеешь взять в рот и капли спиртного по ходу сезона. Ни одного бокала пива!», - добавил Уилсон.

Когда он озвучивал последнее условие, я как раз открыл первую банку Bud Light. Я немедленно отшвырнул ее в сторону: «Ты только что видел мой последний глоток». – «Ты думаешь, что сможешь справиться?» - «Я не думаю, что могу это сделать. Я знаю, что могу. Ты дашь мне этот шанс, и я не упущу его».

В тот момент я готов был произнести такие слова. За месяц до этой встречи, ушел из жизни отец Трэйси, Ричард. Я был раздавлен этой новостью. До того момента я не понимал, какую поддержку он мне оказывал. Его смерть изменила меня. Она заставила меня ценить жизнь и заставил понять, как важно оберегать близких и сделать все возможное для их благополучия.

После похорон я заявил Трэйси, что теперь моей целью в жизни будет стать лучшим мужем на Земле. Я хотел заботиться о ней так, как об этом мечтал ее отец. Трэйси призналась, что увидела во мне перемены. Я стал бороться со своими внутренними демонами. Я больше не игнорировал свои проблемы. Не хотел больше бежать и прятаться от них. Я оборвал ненужные знакомства, посещение букмекерских контор отошло на второй план. Наконец, я понял, сколько неверных решений я раньше принимал.

 

«Шаркс» победили в 51-й встрече в прошлом сезоне, но затем уступили «Детройту» в полуфинале плей-офф Западной конференции. Даг Уилсон искал жесткого центрфорварда для третьего звена и выбрал меня на эту роль. Он надеялся, что это позволит команде сделать шаг вперед.

В прошлом июне я смотрел на Теему Селянне, выбранного сразу после меня на драфте-1988, который наконец-то завоевал столь долгожданный Кубок Стэнли в составе «Анахайма». В 2006-м Род Бринд’Амор, задрафтованный раньше меня летом-88, выиграл свой Кубок с «Каролиной». Возможно, теперь настала моя очередь поднять трофей над головой?

У меня был месяц, чтобы набрать должную форму. Поэтому я поехал в Аризону и прожил этот месяц в тренажерном зале. Я потерял 15 фунтов за три недели. Также я позвонил Уилсону и заявил, что хочу играть под 27-м номером. «Занятно, потому что я совсем недавно думал об этом и сам хотел попросить тебя взять 27-й номер». Для меня этот номер, в некоторой степени, символичен. В свитере с этими цифрами, я чувствую себя хоккеистом. Когда я носил 97-й номер в «Финиксе», «Филадельфии» или «Лос-Анджелесе», то мне казалось, что я должен быть некто большим, а не просто одним из игроков.

О сделке официально было объявлено 5 сентября, и никто не похвалил Уилсона за это решение. Наоборот, все очень сомневались. Многие считали, что я закончился, как игрок. Но я знал, что Даг верит в меня и верит в то, что я могу помочь команде. И я намеревался оправдать его доверие. В том сезоне я не притрагивался к алкоголю. Мой вес снизился до 187 фунтов. Я не чувствовал себя так хорошо долгие годы. Мне удалось забить 15 голов, выступая в третьем или четвертом звеньях. Я сдержал свое слово. Я не раскрывал рот. Я не создавал никаких проблем.

Я старался быть лидером, но не хотел поколебать авторитет других ведущих игроков команды - капитана Патрика Марло и ветерана Джо Торнтона.

Я очень уважаю Торнтона. Это выдающийся плеймейкер, но, как я быстро выяснил, и очень хороший человек. Он всегда думал только о победе. И я знал, что он приносит команде только пользу. А вот о Марло не могу сказать таких же слов. Считаю, что это один из самых талантливых игроков, с которым мне когда-либо доводилось играть, но в нем не чувствовалось необходимого уровня эмоций, которые присущи великим игрокам. Что еще обиднее, он и не хотел выработать их в себе. Он разочаровал меня своим нежеланием идти на перемены, отсутствием желания приложить усилия. Я поиграл под предводительством великих капитанов, таких как Кит Ткачак и Крис Челиос, и могу смело заявить, что Марло не обладает необходимыми качествами. Поэтому я и старался стать лидером в раздевалке.

Молодые игроки всегда по-особому смотрят на ветеранов. Трэйси и я, можно сказать, на время усыновили Девина Сетогучи и Торри Митчелла. Они постоянно околачивались у нас дома. Сетогучи некоторое время жил у нас, но даже после переезда в отдельные апартаменты приносил к нам вещи на стирку. Я не раз объяснял этой парочке, что необходимо для того, чтобы провести успешную карьеру. Однако мы не упускали шанса и повеселиться.

Однажды мой телефон зазвенел в три часа ночи. Это были Митчелл и Сетогучи. Они попросили меня подойти ко входной двери. На пороге никого не было. Я оставил дверь открытой и пошел на кухню за водой. В этот момент в дом с криками ворвались Сетогучи и Митчеллл. Из одежды на них были только беговые кроссовки. Они хихикали, словно школьницы. Было очевидно, что перед забегом они употребили ни одну бутылку пива. Сетогучи и Митчелл в голом виде пробежали от своего дома до моего. Весь этот шум разбудил Трэйси, и она спустилась, чтобы понять происходящее.

В прихожей ее застали два голых хоккеиста. Однако Трэйси на тот момент уже два десятка лет была замужем за профессиональным спортсменом, поэтому ее сложно было удивить. Она спросила лишь одно: «Почему на вас нет одежды?» - «Потому что мы устроили голые бега». – «Что ж наденьте что-нибудь, так как наверху спит моя дочь. Если она спустится и увидит вас в таком виде, то может уже и не оправиться от психологической травмы». – «Мы сделаем это. Но ответь сначала на один вопрос. У кого из нас задница лучше?» - с этим словами они повернулись к Трэйси спинами. Моя жена лишь закатила глаза и вновь ушла спать.

Как-то нам удалось провернуть по-настоящему отличную шутку. Жертвой оказался Райан Клоу.

Это случилось, когда мы были на очередном выезде. Я решил вытащить все вещи из его номера в отеле. Старая добрая шутка. Но со временем это стало делать все сложнее, так как система безопасности в отелях серьезно усовершенствовалась. Все эти электронные ключи, ID… Чтобы обойти эти препятствия, я облачился в халат, спустился к администратору и включил все свое актерское мастерство и обаяние. Я заявил, что пошел в бассейн, а ключ забыл в номере. К счастью, это прокатило. Уже через несколько минут я собрал целую банду и мы начали претворять наш план в жизнь. Нам даже удалось вытащить кровать из номера.

Особенно смешной эту историю делает реакция Клоу. Когда Райан обнаружил кровать и все свои вещи в коридоре, он решил, что слишком утомлен, чтобы затаскивать все обратно. Так что он решил: «Да ну нахуй», - залез в постель и проспал в коридоре всю ночь.

За время моего пребывания в «Сан-Хосе» я встретил много интересных людей, добился важных свершений. Именно в составе «акул» 10 ноября я забросил 500-ю шайбу в карьере. На тот момент я встал в один ряд с Джо Малленом и Майком Модано, как единственные американцы, которым удалось покорить этот рубеж в НХЛ. Я часто говорил, что не хотел бы забить 500-й гол, поразив пустые ворота. Хотя, наверное, сейчас стоит сказать, что забить столь важный гол тем способом, которым у меня получилось, я тоже не мечтал. А именно с помощью дурацкого рикошета.

В матче против «Финикса» я вбросил шайбу в зону, а голкипер «койотов» Алекс Олд, можно сказать, сам забросил ее в свои ворота. Шайба ударилась о борт, потом срикошетила от ворот и угадила в клюшку Олда, после чего заползла в сетку. Хоть игра мне тогда удавалась – это немного скрашивает впечатление. У меня тогда как раз шла результативная серия, по ходу которой я набирал очки в пяти матчах подряд.

После завершения матча я взгромоздил сына Бретта на свою спину и совершил круг почета по арене. На пресс-конференции я заявил, что счастлив забить этот гол в свитере «Сан-Хосе», так как «многие поставили на мне крест после прошлого сезона, а эта команда дала мне шанс».

Позже я презентовал шайбу, которой я забил 500-й гол, Дагу Уилсону, в знак признательности за его доверие. Если бы он тогда не позвонил мне, то, наверное, я навсегда бы остановился на цифре 495.

Конечно, мне всегда нравилось работать с тренером Роном Уилсоном. Однако это не означает, что между нами всегда все было гладко. В плей-офф-2008 мы схлестнулись с «Калгари», и наша игра была не на высоте. Все находились во взвинченном состоянии, и по ходу пятого матча он наорал на меня, так как посчитал, что я провел слишком длительную смену. Я не стал молчать в ответ и использовал для этого весь свой богатый лексикон.

В перерыве между периодами я зашел к нему в офис и заявил, что не приемлю такое к себе отношение и не желаю, чтобы на меня так орали, тем более, когда я был совершенно невиновен. После этого я разразился очередной порцией ругательств, которые заставили бы покраснеть даже тюремных охранников. Рон и глазом не повел. Он заявил, что я не имею права так выражать свои эмоции. На тот момент он достал меня и мы стали обмениваться бранными оскорблениями. А потом случилось то, из-за чего, скорее всего, я оказался в запасе. Рон – страстный коллекционер. И у него в офисе находились несколько драгоценных артефактов, которые он собирал на протяжении всей карьеры. Среди всего этого богатства была и клюшка голкипера «Нью-Джерси» Мартина Бродо. Я схватил ее и запустил в стену. Думаю, на мгновение рассудок Рона помутился.

До сих пор не могу объяснить, почему я зашел настолько далеко, как я мог потерять над собой контроль. К счастью, клюшка Бродо оказалась в целости, но я до сих пор чувствую угрызения совести. Рон любит эти предметы, а своим поступком я продемонстрировал неуважение к тренеру, которого действительно ценю.

Учитывая то, что в первых пяти матчах серии я не набрал ни одного очка, Рон уже мог подумывать о том, чтобы усадить мне в запас. Но своим поведением, без сомнений, я лишь подтолкнул его к принятию такого решения. Уилсон – настоящий профессионал, поэтому перед шестым матчем он пригласил меня к себе и сообщил, что я не буду играть. Но причину своего решения он не стал объяснять: «Думаю, ты и сам понимаешь, почему попал в запас».

Покидая его офис, я размышлял о том, оставил ли он меня вне игры из-за того, что я швырнул в стену клюшку Бродо или из-за того, что я играл паршиво. Наверное, свою роль сыграли оба факта.

Если, усадив меня в запас, Уилсон таким способом хотел мотивировать меня, то ему это точно удалось. Проиграв в шестом матче в Калгари, я утвердился в мысли, что в решающей встрече серии должен сыграть ключевую роль. И я не ошибся, проведя один из лучших матчей в карьере. Мне удалось забить два гола, сделать две голевых передачи, а «Шаркс» победили «Флэймс» со счетом 5:3.

По ходу матча мы проигрывали – 1:2 – но мой бросок выровнял положение. На протяжении всей серии мы неудачно реализовывали большинство (только 4 гола из 27 попыток) и Уилсон решил наградить мои старания, выпустив меня в большинстве. Спустя три минуты после первого гола, мне вновь удалось пробить Миикку Кипрусоффа, выведя «Сан-Хосе» вперед – 3:2.

На тот момент только у Гленна Андерсона было больше голов в седьмых матчах плей-офф НХЛ, чем у меня – 7 против 6. Несмотря на то что я провел на льду лишь 12 минут, мои 4 очка стали повторением клубного рекорда «акул».

Я думал, что мы получим хороший заряд уверенности на будущее после победы над «Калгари». Но этого не случилось. Необъяснимо, мы проиграли три матча подряд «Далласу». Команда не сдалась, выиграв следующие две встречи, но в шестом матче удачи была на стороне «Старс», когда Брендан Морроу поразил наши ворота в четвертом овертайме.

Обидное завершение сезона не поколебало моего намерения продолжить карьеру в Северной Калифорнии. Я все еще был уверен, что эта команда может выиграть Кубок Стэнли, а я все еще способен приносить ей пользу. Даг Уилсон предложил мне годичный контракт на миллион долларов. Готовность Уилсона вдвое увеличить мой оклад можно было расценить, как настоящий комплимент. Но могу признаться, что готов был играть и за прежнюю зарплату.

Однако мой второй сезон в составе «акул» сложился менее удачно, чем первый. И причина этому проста – травмы.

В середине декабря мы играли против «Анахайма» и защитник «уток» Бретт Фестерлинг толкнул меня на борт. Я старался удержаться, но мой локоть ударился о борт. Я сразу почувствовал острую боль в плече. Мне удалось доиграть встречу до конца, хотя я уже начал осознавать, что придется пропустить пару недель.

Однако я был совершенно шокирован. Когда рентген показал, что мне потребуется операция. Пришлось пропустить 28 матчей, и я смог вернуться на лед только в феврале.

Когда я вернулся в состав, то стал играть в четвертом звене вместе с Клодом Лемье и Джоди Шелли. На троих нам было 115 лет. Шелли, которому тогда было 33, казался ребенком на нашем фоне.

Как команда, мы выглядели еще лучше, чем сезоном ранее. «Шаркс» выиграли «Президентс Трофи», одержав 53 победы. Мы потерпели лишь пять поражений на своем льду. Наш новоиспеченный тренер Тодд Маклеллан привнес свежие идеи. Но в плей-офф мы уступили в первых двух домашних матчах «Анахайму» и так и не смогли оправиться от этого удара. Нас выбили за шесть игр. Один из самых обидных вылетов за всю мою карьеру. Я верил, что у команды есть все, чтобы завоевать Кубок.

И нельзя сказать, что кто-то был виноват в этом поражении больше других. У нас был хороший генменеджер в лице Дага Уилсона, Тодд Маклеллан знал, что он делает, все игроки старались и никто не выпадал. Мы просто не смогли выйти на пик в нужный момент.

Наверное, я сейчас бы представлял из себя жалкое зрелище, если бы Даг Уилсон не помог мне достойно завершить карьеру. После двух лет в составе «Сан-Хосе», я все еще хотел играть.

Часто говорят, что профессиональный спортсмен зачастую слишком поздно понимает, когда приходит время заканчивать. Но на самом деле позже это понимают друзья, семья и преданные фанаты. Они стараются поддержать тебя и не хотят даже думать о том, что тебе лучше уйти на покой. Все, кого я знал, в том числе партнеры по команде, говорили, что мне нужно продолжать играть. Тогда мне нужен был друг, который может абстрагироваться от всех эмоций и дать мне честный совет. И вновь эту роль исполнил Даг Уилсон.

Когда я пришел на встречу с Уилсоном после окончания сезона, я заявил, что хочу продолжать играть. «Как друг, а не как генеральный менеджер я хочу сказать тебе, что пора вешать коньки на гвоздь», - заявил Даг.

Когда я услышал эти слова, то показалось, будто у меня груз упал с плеч. После этого стало дышаться как-то очень легко. Мне нужно было услышать это от кого-то, и Даг Уилсон стал для меня тем другом, который был абсолютно честен со мной. Это бесценно. Когда я только пришел в НХЛ, то я жил в одной комнате с Уилсоном. Когда я осознал, что мне пора заканчивать карьеру, со мной в комнате вновь находился Даг.

Будучи достойным человеком, Уилсон сразу сообщил, что для меня найдется работа в системе клуба, если меня это устроит. В «Чикаго» тоже были заинтересованы в моей кандидатуре.

На очень эмоциональной пресс-конференции я не мог сдержать слез несколько раз. На вопрос, что я мог бы посоветовать молодым игрокам, я ответил: «Будьте самими собой. Получайте удовольствие от того, что вы делаете. Не бойтесь высказывать свои мысли. Не бойтесь говорить о своих чувствах. Выделяйтесь. Не бойтесь раскачивать лодку время от времени. Но не забывайте об уважении. Работайте усердно и любите своих партнеров по команде».

Именно этими убеждениями всегда руководствовался Джей Ар.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...